Я - истребитель. Я — истребляю - Страница 54

— Давно ты тут?

— Кажется всю жизнь…, — гауптман закрутил головой, рассеянно отвечая.

— Давай отойдем под то дерево там скамейка есть пообщаемся. Сегодня мороза нет. Солнце хорошо прогревает.

Оба офицера здороваясь на ходу со знакомыми, отошли под высокую яблоню, росшую у здания столовой. Местная обслуга очистила скамейку от снега, так что можно было посидеть со всеми удобствами.

— Рассказывай, как у тебя дела. Что нового в жизни? — закуривая, первым спросил гауптман. Видимо про себя рассказывать, у него особой охоты не было.

Откинувшись на спинку скамейки, на которой летом отдыхали пилоты русского Аэрофлота и закинув на нее одну руку обер-лейтенант Фриц Хартманн, весело улыбнулся.

— Да я только что с Западного фронта. Прибыл всего час назад.

— На том транспортнике прилетел?

— Ага, — обернувшись Хартманн посмотрел на Юнкерс.

— Сколько вас?

— Одиннадцать. Все пилоты-истребители. Лучшие на Западном фронте, — с явным удовольствием ответил обер-лейтенант.

— Понятно. Из наших кого видел? — докуривая папиросу спросил Нойманн.

— Только Леманна. Его к Роммелю перевели, так что он сейчас в Африканском корпусе Железные Кресты зарабатывает. У него восемь англичан счету. А тебя как? Сколько русских в землю вогнал? Из наших кого видел? Как тут с русскими женщинами, ласковые? — посыпал вопросами лейтенант, не замечая как мрачнеет его знакомый.

— Сколько вогнал? Фриц, дружище, ты вообще что-нибудь знаешь о Восточном фронте? — с кривой улыбкой спросил гауптман.

— Да говорили, что эти дикари немного упрямы…, — начал было говорить Хартманн, как его перебил Альберт Нойманн.

— Упрямы? Дикари? Боже мой, Фриц, что вообще ты знаешь о Восточном фронте?

— Но Геббельс говорил…

— Забудь ты что он говорил. Все это ложь. Я знаю. Из всей эскадры уцелел я один! И то только потому что был в борделе. Знаешь почему погибло так много? Да потому что эти «дикари» при налете бьют не по стоянкам самолетов, а по жилым постройкам уничтожая сперва кадровый летный состав, — сверкая глазами, все громче и громче говорил Нойманн.

— Черт возьми, Альберт, я не знал, — лейтенант только сейчас обнаружил седые волоски на висках друга.

— Нас тут уничтожают. Помнишь Кёлера?

— Марка? Помню.

— Его сбили, он смог посадить машину на живот, но русские снова зашли на него и сожгли прямо в машине. Ты слышал о Суворове? Русском асе?

— Конечно. О нем все знают. Говорят он сбил больше сорока наших. Это правда?

— Пятьдесят один мой дорогой друг Фриц. Уже пятьдесят один.

Ломая спички, гауптман попытался прикурить. Щелкнув кремнем лейтенант поднес к кончику папиросы огонек зажигалки. Нервно вдыхая дым, гауптман Нойманн продолжил монотонно рассказывать, перепрыгивая по мере повествования с одного места сюжета на другое:

— Они звери. Представляешь, как звери. Как появился этот Суворов на нашем фронте несколько недель назад, так мы за неделю потеряли больше двухсот самолетов, еще через неделю потери исчислялись за пятисот. Дальние аэродромы они бомбят используя свои истребители-штурмовики ночью, а ближние практически уничтожены. В бою с ними нет никаких шансов, и хотя их обычно бывает не больше шести-восьми, а нас несколько десятков они нас бьют! Ты представляешь Фриц, бьют! Причем большинство таких встреч заканчивается одинаково. Несколько костров на земле, все что осталось от наших пилотов, и удаляющиеся русские. Целые.

За все время мы сбили всего троих, а сами потеряли больше ВОСЬМИДЕСЯТИ! Как только появился у русских этот полк охотников на новейших истребителях, наше господство пошатнулось. А эти проклятые Та-3 лишили нас тылового обеспечения. Они охотятся за нашими поездами, машинами. Мы бросаем крупные истребительные части на прикрытие наших транспортных магистралей, так они перешли на ночные полеты. Мы несем потери Фриц. Каждый день не меньше пяти-шести самолетов. Каждый день! Про паровозы за которыми они охотятся я вообще молчу. Вагоны есть, а таскать их нечем. В войсках уже начинает проявляться дефицит.

И знаешь кто все это придумал? Кто создал этот полк охотников? Кто изобрел все это?

— Суворов?

— Этот проклятый Суворов. Несколько сбитых русских летчиков говорят именно это.

— А я ведь слышал его, — вдруг невпопад сказал лейтенант, задумавшись над словами старого друга.

— Что?

— Он поет. По Лондонскому радио я слушал его песни, когда стоял во Франции. Хорошо пел, правда по-французски, но хорошо.

— А, да, русские говорили что он певец и поэт, но я пропустил это.

— Голос приятный, тенор.

— Да мне плевать! Я его убить хочу! Понимаешь? Убить! У меня не осталось боевых товарищей, это он убил их. Хоть и чужими руками, но он. Я с ним встречался три раза. Три! Но ничего не смог сделать. Два раза смог удрать, а один раз сел на пузо когда меня подбили. Чудом успел выскочить из кабины истребителя и скатиться в овраг, когда русские расстреляли мою машину. Я тогда спасся чудом. У них вообще странная техника пилотирования. Удара в бою можно ждать отовсюду. Чуть зазевался и прощай. Таких как вы присылают еженедельно, но… Хотя, что это я, сам все увидишь. Ты про русских женщин спрашивал? Ласковые они это правда. Но если хочешь с сопротивлением, езжай в женский лагерь военнопленных там организовали бордель из самых красивых. Я там завсегдатай…, — аккуратно потушив бычок, большую бетонную урну гауптман перешел на другое оставив эту тему. Он видел что лейтенант ему не верил.

Встав, они вместе направились к зданию столовой, обсуждая на ходу бордель из военнопленных. Фриц Хартманн пропустил мимо ушей все что сказал его старый друг. Было видно что он на грани срыва, и верить его словам, тем более Альберт был известным шутником и балагуром в училище, Фриц не стал. Его больше заинтересовали женщины. А именно военнопленные.