Обведя взглядом своих почитателей, я на миг замер. В первом ряду на стуле сидел молодой паренек с худым лицом и слегка блеклыми глазами на довольно симпатичном лице. Левая рука была в лубке, и висела в косынке. На его больничной пижаме отчетливо выделялась золотистая медаль Героя. Как только его увидел, сомнения отпали, я его знал. Осторожно спустившись с трибуны с помощью санитара, я подхватил костыли и направился к раненому, приветливо улыбаясь на ходу. Все присутствующие вытянув шеи наблюдали за нами.
— Привет, я Сева Суворов, — протянул я ему руку.
— Привет, я Сергей Костюченко, — осторожно встав, чтобы не потревожить руку, мы скрепили знакомство рукопожатием.
«Сейчас или никогда!» — подумал я, продолжая улыбаться и держать руку Костюченко.
— Тебе привет от старшего сержанта Серебристого, — сказал я, пристально посмотрев ему в глаза.
Глаза раненого метнулись, в них отчетливо проступил ужас, паника, и мольба. Сомнений не было, я не обознался.
— Н-на! — мой кулак, хуком слева врезался в челюсть этому парню. И быстро, пока меня не успели оттащить от Костюченко, я нанес два мощных удара продолжая держать его правой рукой. Со стоном он начал оседать.
Тут меня схватили за плечи и попытались оторвать от моего противника, прежде чем они успели это сделать, я схватил медаль Героя и сорвал ее с груди, крикнув:
— Не тобою заслуженно, не тебе носить!
Меня оттащили в сторону, от подвывающего от боли Костюченко.
— Да отпустите вы меня, — крикнул я санитарам.
— Суворов, в чем дело? Что ты творишь? — спросил у меня внезапно откуда-то появившийся Архипов. Посмотрев в сторону раздавшегося голоса, который перекрыл недоумевающий ор в палате, увидел рядом с ним Лавочкина, державшего в руках тубус, с недоумением оглядывающегося.
«Понятно. Конструктора ко мне привел, а тут такое»
— Могу объяснить, — ответил я, потирая разболевшуюся руку. Бил я левой рукой, и хотя рана на ней зажила — иначе я бы не смог играть — все равно такая встряска не прошла даром. Рука и бок разболелись.
Архипов оглядел всех собравшихся и понял, лучше чтобы я сделал это сразу, и в присутствии свидетелей. Санитары подняли меня на стол-трибуну, где находился стул, на котором я обычно играл и пел, и посадили в него. Привычно вытянув слегка ноющую ногу, морщась, попеременно потирал правой рукой бок и левую руку.
Я тянул время собираясь с мыслями. Нет, план рассказа уже начал формироваться у меня в голове, когда я шел к этой мрази, хотя и сомневался, вдруг обознался, но нет. Он оказался именно тем о ком я читал и смотрел репортаж в своем времени.
А репортаж я этот видел еще перед отправкой в свою последнюю поисковою партию. М-да, гнилая история там была. Короче дело было так:
По телевизору показали репортаж одного из ветеранов, орденоносца и Героя Советского Союза майора-запаса Костюченко. Он рассказывал про сорок первый год, где заработал свои награды орден Ленина и медаль «Золотая Звезда». Меня это заинтересовало и я бросив собираться на тренировку, сел на диван и с интересом досмотрел репортаж до конца. Костюченко рассказывал, как он дрался гитлеровцами, как в одиночку подбил пятнадцать танков, в конце добавив: «…а командир орудия струсил. Бежал подлец. И я… Я!.. В одиночку уничтожил эти танки…»
Я мысленно по проклинал того командира орудия и стал собираться, не ожидая что история получит продолжение.
— Вячеслав, мы ждем, — отвлек меня от воспоминаний Архипов.
Прочистив горло, я обвел взглядом огромный зал, посмотрел в сотни вопросительно глядящих на меня глаз, и встав балансируя на одной ноге, пока один из санитаров не подал мне костыль, сказал:
— Про эту историю я забыл! Честно! Забыл. Когда мы прорывались через кольцо в немецком тылу меня контузило гранатой, и я некоторые моменты из своей памяти потерял, но после того как мне сказали фамилию этого… В общем, его фамилию, как будто что-то щелкнуло, и я вспомнил, сомневался конечно, когда подходил к нему но вспомнил. А дело было так…
…Я в подробностях рассказывал, как повстречался с майором Тониным, как вместе мы шли по тылам противника, как вошли в тот памятный хутор, как я уничтожил их хозяев, ничего не скрывая, как мы по просьбе изувеченных раненых отправили их на тот свет, как повстречались с остатками подразделений капитана Климова…
— …Меня назначили в пулеметный взвод, которым командовал лейтенант Курмышев, в третий расчет подносчиком боеприпасов. Как раз лейтенант попросил меня сходить за нашим пайком, и я направился к ротному старшине. Когда я проходил мимо повозок и носилок с ранеными меня окликнул чей-то голос. Это был раненый лежавший на носилках. Я не медик, но даже мне было понятно, что ему остались не часы, минуты. Раненный попросил попить. Напоив его из своего трофейного термоса, я хотел было идти дальше, но неожиданно раненый крепко схватил меня за руку и попросил остаться, сказав:
«— …Я скоро умру, я должен рассказать все что знаю…»
От его рассказа у меня волосы на макушке зашевелились. Настолько подлая и мерзкая была та история… Извините, я немного говорю с перерывами, тяжело вспоминать… Попить бы… Ага, спасибо… Я поведаю ее вам со слов этого раненного. Когда началась война, отдельный противотанковый дивизион вооруженный новейшими пятидесятисемимиллиметровыми пушками ЗИС-два, входивший в одну из стрелковых дивизий получили приказ закрыть место прорыва немцев. Они успели, всю ночь окапывались, а на утро двадцать третьего июня приняли свой первый и последний бой. К вечеру дивизион был практически уничтожен, выжило два человека — это были командир орудия старший сержант Серебристый и заряжающий, красноармеец с редкой фамилией Иванов.